Соломоновы решения
Одним известен уроженец Бобруйска Сол Шульман как создатель популярнейшего в свое время цикла документальных фильмов «Альманах кинопутешествий». Другим – в качестве сценариста и кинорежиссера. Третьи читали его произведения. Четвертых он учил: публичные выступления нашего земляка неизменно привлекали к себе многочисленные студенческие аудитории Италии, Англии, Германии, США, Австралии. Пятые и вовсе, слыша его имя, вспоминают легендарную Татьяну Самойлову – и это тоже правильно: в середине 60-х они были парой.
Интересы Соломона Ефимовича – дай ему Бог здоровьица – многогранны по сей день. Живя в австралийском Мельбурне, он в свои слегка за восемьдесят продолжает заниматься 
творчеством и путешествовать. Бывает иногда и на малой родине, как, впрочем, и в других уголках Беларуси. Например, несколько лет назад жителей Глуска удивило, что по улицам их города ходил человек явно не глусской наружности и дорогостоящими камерами фотографировал старые, вросшие в землю домики. Потом Сол Шульман – а это, разумеется, был он! – зашел в редакцию местной газеты и рассказал, что здесь жил его дедушка. Еще сообщил, что многие выходцы из маленького провинциального Глуска, эмигрировав еще в конце 19 века в Австралию, положили начало процветающим династиям, которые сегодня во многом влияют на экономику южного полушария. И он собирается писать об этом книгу и снимать фильм (может быть, слыхали об «Австралия – Terra Incognita (Когда звери еще были людьми)»?). А в 2013 году главный библиограф бобруйской ЦГБ им. М.Горького Татьяна Голубева повстречала знаменитого соотечественника на Дне белорусской письменности в Быхове. Какое-то время Татьяне Федоровне довелось поработать плечом к плечу с его старшей сестрой Бетти, поэтому общих тем для разговора нашлось немало. Думается, касались собеседники и дорогого сердцу Бобруйска, с которым героя материала связывают счастливые годы детства. Да и не только.
Пшенка для говорящих с еврейским акцентом
О том времени и о своей семье Соломон Ефимович прекрасно написал в автобиографической повести «Променад по Социалке». Вот каким там предстает город на Березине:
«Как и Одесса, Бобруйск был абсолютно еврейским городом. И дело тут не в процентном соотношении, а в духе города, его атмосфере. Все местные жители, вне зависимости от национальности, говорили с певучим еврейским акцентом, отвечали вопросом на вопрос и плохо произносили букву «р». Им было легче сто раз произнести слово «пшенка», чем один раз «кукуруза». (…) Социалка – так на местном жаргоне называлась главная улица города, официально именовавшаяся Социалистической – была центром всех событий. По вечерам все способные к передвижению граждане, вне зависимости от пола, возраста и образовательного ценза, мыли шеи, надевали чистые сорочки и целыми семьями отправлялись фланировать по Социалке – не спеша, торжественно, под ручки. Чем больше было народу и чем труднее было протолкнуться, тем вечер считался более интересным.
– Как вы вчера провели время? – Отлично, восемь раз прошлись по Социалке. – А мы десять!..».
Теперь предлагаю заглянуть и в родной дом писателя.
«Помню наш деревянный дом с яблоневым садом на Пролетарской улице, с крыльцом и очень высокими ступеньками, по которым мне приходилось взбираться на четвереньках. В конце лета в саду варили варенье в огромном медном тазу, стоявшем на кирпичах. Варенье кипело, вспучивалось, пузырилось, и по саду расползался вкусный запах сладких ягод. Всем этим колдовством руководила моя бабушка, мамина мама, которая на эти дни специально перебиралась к нам…».
Маленький Солик – так его звали близкие и родные – был, судя по всему, еще той егозой. Он сам признавался, что рос не подарочком – избалованным и капризным. Тут, по-видимому, сказывались и традиционные особенности еврейского воспитания, и то, что он был у мамы поздним. «Когда я совершал что-то не по правилам хорошего тона – а это случалось чаще, чем я успевал открывать рот, – то Соня (родная тетка – авт.) молча и укоризненно смотрела на меня, а затем торжественно произносила всегда одну и ту же фразу: «Береги платье снову, а честь смолоду!». Эта пушкинская фраза, по ее мнению, должна была сразить меня наповал и вернуть из первобытного состояния в человеческое общество…». Да уж, родни – как в любой уважающей себя семитской семье – имелось у Шульманов предостаточно. Но самые главные люди для ребенка – конечно же мама и папа.
Знакомство с родителями
«Моя мама – Нина Генриховна Уфлянд – была детским врачом, ее знал весь город. Мама окончила Днепропетровский медицинский институт. Училась она у легендарного профессора Платонова, который первый в истории медицины начал делать операции под гипнозом, спасая этим людей с больным сердцем, плохо переносящих наркоз. За что и был отправлен в Сибирь как «враг народа». Свой дар профессор все же успел передать студентам. Мне не раз доводилось наблюдать, как, подойдя к плачущему ребенку, мама несколько секунд пристально смотрела на него, потом брала на руки – и он тут же успокаивался и засыпал. Все удивлялись и спрашивали, как ей это удается, а она отмалчивалась. Говорить о «школе Платонова» было опасно…».
«Папа – Ефим Израилевич Шульман – тоже был популярной в городе фигурой, но по другой причине. Он преподавал биологию и ставил местным вундеркиндам двойки. Папину родню я знал лишь по рассказам. С пяти лет папа уже был сиротой и жил у своей тети в Минске. (…) Отец воевал, он служил в войсках, дислоцированных в Иране, и вернулся домой лишь в конце 1946 года. Он был молчаливым человеком, мыслителем и политиком. Он прекрасно понимал, что творится в стране. Еще до «великой чистки» 1937 года он уже прошел Лубянку и ссылку, оттого и был молчалив».
Иудэ?
Своей принадлежностью к нации, как отмечает Сол Шульман в «Променаде…», «подарившей миру Христа и Эйнштейна, Спинозу и Гейне, Колумба и Маркса», он неимоверно гордится. Но то сегодня. В юности было иначе. «Прекрасное имя Соломон, данное мне родителями, я еще в школьные годы упорно заменял на извозчичье – Сенька. Не библейское Симеон, а именно Сенька. «Сенька, тащи самовар. Сенька, запрягай лошадей». В титрах одного из ранних своих фильмов я спрятался под русским псевдонимом – Абаканов. Слава Богу, что сегодня мне стыдно об этом вспоминать…».
Антисемитизм в Советском Союзе встречался частенько. Наш земляк в набросках к будущей книге под условным пока названием «Сказки Соломона» пишет: «В нашей великой многонациональной демократической державе еврейское происхождение никогда не приветствовалось, так что «плохие» национальные примеси не только у политических вождей, но и у кинозвезд, как, например, у Элины Быстрицкой, Татьяны Самойловой и многих других, замалчивались…».
Вместе с тем евреям (особенно во время страшных испытаний, выпавших на годы войны) многие протягивали руку помощи. Маленький Солик с сестрой, мамой и теткой провел их в Бухаре. Благо, кое-как выжили – Нина Уфлянд была высококлассным доктором! Вот одна, казалось бы, незначительная, но весьма символичная история из того периода. Поляк, занесенный непонятно каким ветром в Узбекистан, продавал там конфеты – запредельную мечту для «детей войны». «Разноцветные петушки, красные звездочки, плоские слоники держались на деревянных палочках и стоили целое состояние», – говорится еще в одном произведении Сола Шульмана «Башня смерти». Позволить себе хоть одну такую сладость курчавый малыш никак не мог. «“Иудэ?” – спросил продавец. Я молчал. «Проше», – сказал он и протянул голубого петушка. Что-то ударило меня в грудь, опрокинуло и понесло. Это был подарок нищему от нищего, голодному от голодного…».
В Бобруйск герой материала с родней вернулись в конце 1944-го, сразу после его освобождения. Те годы для уличных мальчишеских игр были ох какими небезопасными. Однако пацанята (и Солик, само собой) продолжали бегать, скажем, в ту же Бобруйскую крепость. «Мы таскали оттуда смертоносные игрушки в дом, во двор, в школу, носили их в карманах. Помню, как-то мы с приятелем нашли блестящую металлическую штучку с кулак величиной. Мы играли ею весь день, отбирая друг у друга, подбрасывая, роняя, а вечером, когда пора было расходиться по домам, приятель швырнул ее в стену соседнего кирпичного сарая, где стояла чья-то корова. Раздался страшный взрыв, в стене сарая образовалась огромная дыра, из которой с ревом выскочила ополоумевшая корова, круша все на своем пути. К счастью, никто не пострадал. Как потом выяснилось, мы целый день играли взрывателем от какого-то сверхдальнобойного снаряда…».
Космополит
В конце пятидесятых годов уроженец Бобруйска получил высшее инженерное образование, стал работать в Минске и даже читал «сопромат» в политехническом. Однако душа, видимо, требовала иного. И Сол Шульман поступил учиться во ВГИК. После работы над студенческим фильмом «Среди белого дня» его заметили и одновременно пригласили к себе Сергей Михалков на «Мосфильм» и Владимир Шнейдеров на студию научно-популярных фильмов. Соломон выбрал второе.
Уже занимаясь «Альманахом кинопутешествий», он объехал полмира, был в самых труднодоступных районах земного шара. После, к слову, довелось жить в разных странах: от Италии и до США. Этакий бульбаш-космополит! Вот как он сам рассказывает о своем стремлении путешествовать: «Будучи студентом ВГИКа, как-то снимал фильм на Памире. Когда группа отдыхала, сидел на берегу реки Пяндж и с тоской смотрел на противоположный берег; там был далекий чужой мир – Афганистан. В нескольких метрах от меня над обрывом уселась ворона. Я взял камушек и бросил в нее. Ворона посмотрела на меня круглым немигающим глазом и, презрительно каркнув, взмахнула крыльями и перелетела в Афганистан. Я остолбенел. Эти несколько секунд вороньего перелета подняли бурю в моей душе. На моих глазах произошло чудо. Рухнула непробиваемая стена. Ворона оказалась хозяйкой мира, а я его рабом. Ей было наплевать на выдуманные человеком границы, запреты, идеологии. В эту секунду я уже твердо знал, что любой ценой вырвусь из рабства и увижу мир…».
Профессиональная биография тоже делала крутые виражи. Прозаик, драматург, кинодокументалист, режиссер, фотохудожник, историк, фантаст и даже… актер. Последнее, скорее всего, произошло с легкой руки гражданской жены Татьяны Самойловой – Сол Шульман исполнил главную роль в художественном фильме «Гнев» по пьесе Эжена Ионеско. И даже получил за нее премию на кинофестивале в Багдаде!
Можно было бы закончить материал избитой фразой – мол, талантливый человек талантлив во всем. Но я так делать не стану. Ведь наш герой все же сконцентрировался на главном – том, что у него получается лучше всего – на писательстве (и не так важно, сценарии это к фильмам или книги). Вот уж воистину Соломоново решение.