Соломоновы решения

Одним изве­стен уро­же­нец Боб­руй­ска Сол Шуль­ман как созда­тель попу­ляр­ней­ше­го в свое вре­мя цик­ла доку­мен­таль­ных филь­мов «Аль­ма­нах кино­пу­те­ше­ствий». Дру­гим – в каче­стве сце­на­ри­ста и кино­ре­жис­се­ра. Тре­тьи чита­ли его про­из­ве­де­ния. Чет­вер­тых он учил: пуб­лич­ные выступ­ле­ния наше­го зем­ля­ка неиз­мен­но при­вле­ка­ли к себе мно­го­чис­лен­ные сту­ден­че­ские ауди­то­рии Ита­лии, Англии, Гер­ма­нии, США, Австра­лии. Пятые и вовсе, слы­ша его имя, вспо­ми­на­ют леген­дар­ную Татья­ну Самой­ло­ву – и это тоже пра­виль­но: в сере­дине 60‑х они были парой.

Инте­ре­сы Соло­мо­на Ефи­мо­ви­ча – дай ему Бог здо­ро­вьи­ца – мно­го­гран­ны по сей день. Живя в австра­лий­ском Мель­бурне, он в свои слег­ка за восемь­де­сят про­дол­жа­ет зани­мать­ся твор­че­ством и путе­ше­ство­вать. Быва­ет ино­гда и на малой родине, как, впро­чем, и в дру­гих угол­ках Бела­ру­си. Напри­мер, несколь­ко лет назад жите­лей Глу­с­ка уди­ви­ло, что по ули­цам их горо­да ходил чело­век явно не глус­ской наруж­но­сти и доро­го­сто­я­щи­ми каме­ра­ми фото­гра­фи­ро­вал ста­рые, врос­шие в зем­лю доми­ки. Потом Сол Шуль­ман – а это, разу­ме­ет­ся, был он! – зашел в редак­цию мест­ной газе­ты и рас­ска­зал, что здесь жил его дедуш­ка. Еще сооб­щил, что мно­гие выход­цы из малень­ко­го про­вин­ци­аль­но­го Глу­с­ка, эми­гри­ро­вав еще в кон­це 19 века в Австра­лию, поло­жи­ли нача­ло про­цве­та­ю­щим дина­сти­ям, кото­рые сего­дня во мно­гом вли­я­ют на эко­но­ми­ку южно­го полу­ша­рия. И он соби­ра­ет­ся писать об этом кни­гу и сни­мать фильм (может быть, слы­ха­ли об «Австра­лия – Terra Incognita (Когда зве­ри еще были людь­ми)»?). А в 2013 году глав­ный биб­лио­граф боб­руй­ской ЦГБ им. М.Горького Татья­на Голу­бе­ва повстре­ча­ла зна­ме­ни­то­го сооте­че­ствен­ни­ка на Дне бело­рус­ской пись­мен­но­сти в Быхо­ве. Какое-то вре­мя Татьяне Федо­ровне дове­лось пора­бо­тать пле­чом к пле­чу с его стар­шей сест­рой Бет­ти, поэто­му общих тем для раз­го­во­ра нашлось нема­ло. Дума­ет­ся, каса­лись собе­сед­ни­ки и доро­го­го серд­цу Боб­руй­ска, с кото­рым героя мате­ри­а­ла свя­зы­ва­ют счаст­ли­вые годы дет­ства. Да и не только.

Пшенка для говорящих с еврейским акцентом

О том вре­ме­ни и о сво­ей семье Соло­мон Ефи­мо­вич пре­крас­но напи­сал в авто­био­гра­фи­че­ской пове­сти «Про­ме­над по Соци­ал­ке». Вот каким там пред­ста­ет город на Березине:

«Как и Одес­са, Боб­руйск был абсо­лют­но еврей­ским горо­дом. И дело тут не в про­цент­ном соот­но­ше­нии, а в духе горо­да, его атмо­сфе­ре. Все мест­ные жите­ли, вне зави­си­мо­сти от наци­о­наль­но­сти, гово­ри­ли с певу­чим еврей­ским акцен­том, отве­ча­ли вопро­сом на вопрос и пло­хо про­из­но­си­ли бук­ву «р». Им было лег­че сто раз про­из­не­сти сло­во «пшен­ка», чем один раз «куку­ру­за». (…) Соци­ал­ка – так на мест­ном жар­гоне назы­ва­лась глав­ная ули­ца горо­да, офи­ци­аль­но име­но­вав­ша­я­ся Соци­а­ли­сти­че­ской – была цен­тром всех собы­тий. По вече­рам все спо­соб­ные к пере­дви­же­нию граж­дане, вне зави­си­мо­сти от пола, воз­рас­та и обра­зо­ва­тель­но­го цен­за, мыли шеи, наде­ва­ли чистые сороч­ки и целы­ми семья­ми отправ­ля­лись фла­ни­ро­вать по Соци­ал­ке – не спе­ша, тор­же­ствен­но, под руч­ки. Чем боль­ше было наро­ду и чем труд­нее было про­толк­нуть­ся, тем вечер счи­тал­ся более интересным.

– Как вы вче­ра про­ве­ли вре­мя? – Отлич­но, восемь раз про­шлись по Соци­ал­ке. – А мы десять!..».

Теперь пред­ла­гаю загля­нуть и в род­ной дом писателя.

«Пом­ню наш дере­вян­ный дом с ябло­не­вым садом на Про­ле­тар­ской ули­це, с крыль­цом и очень высо­ки­ми сту­пень­ка­ми, по кото­рым мне при­хо­ди­лось взби­рать­ся на чет­ве­рень­ках. В кон­це лета в саду вари­ли варе­нье в огром­ном мед­ном тазу, сто­яв­шем на кир­пи­чах. Варе­нье кипе­ло, вспу­чи­ва­лось, пузы­ри­лось, и по саду рас­пол­зал­ся вкус­ный запах слад­ких ягод. Всем этим кол­дов­ством руко­во­ди­ла моя бабуш­ка, мами­на мама, кото­рая на эти дни спе­ци­аль­но пере­би­ра­лась к нам…».

Малень­кий Солик – так его зва­ли близ­кие и род­ные – был, судя по все­му, еще той его­зой. Он сам при­зна­вал­ся, что рос не пода­роч­ком – изба­ло­ван­ным и каприз­ным. Тут, по-види­мо­му, ска­зы­ва­лись и тра­ди­ци­он­ные осо­бен­но­сти еврей­ско­го вос­пи­та­ния, и то, что он был у мамы позд­ним. «Когда я совер­шал что-то не по пра­ви­лам хоро­ше­го тона – а это слу­ча­лось чаще, чем я успе­вал откры­вать рот, – то Соня (род­ная тет­ка – авт.) мол­ча и уко­риз­нен­но смот­ре­ла на меня, а затем тор­же­ствен­но про­из­но­си­ла все­гда одну и ту же фра­зу: «Бере­ги пла­тье сно­ву, а честь смо­ло­ду!». Эта пуш­кин­ская фра­за, по ее мне­нию, долж­на была сра­зить меня напо­вал и вер­нуть из пер­во­быт­но­го состо­я­ния в чело­ве­че­ское обще­ство…». Да уж, род­ни – как в любой ува­жа­ю­щей себя семит­ской семье – име­лось у Шуль­ма­нов предо­ста­точ­но. Но самые глав­ные люди для ребен­ка – конеч­но же мама и папа.

Знакомство с родителями

«Моя мама – Нина Ген­ри­хов­на Уфлянд – была дет­ским вра­чом, ее знал весь город. Мама окон­чи­ла Дне­про­пет­ров­ский меди­цин­ский инсти­тут. Учи­лась она у леген­дар­но­го про­фес­со­ра Пла­то­но­ва, кото­рый пер­вый в исто­рии меди­ци­ны начал делать опе­ра­ции под гип­но­зом, спа­сая этим людей с боль­ным серд­цем, пло­хо пере­но­ся­щих нар­коз. За что и был отправ­лен в Сибирь как «враг наро­да». Свой дар про­фес­сор все же успел пере­дать сту­ден­там. Мне не раз дово­ди­лось наблю­дать, как, подой­дя к пла­чу­ще­му ребен­ку, мама несколь­ко секунд при­сталь­но смот­ре­ла на него, потом бра­ла на руки – и он тут же успо­ка­и­вал­ся и засы­пал. Все удив­ля­лись и спра­ши­ва­ли, как ей это уда­ет­ся, а она отмал­чи­ва­лась. Гово­рить о «шко­ле Пла­то­но­ва» было опасно…».

«Папа – Ефим Изра­и­ле­вич Шуль­ман – тоже был попу­ляр­ной в горо­де фигу­рой, но по дру­гой при­чине. Он пре­по­да­вал био­ло­гию и ста­вил мест­ным вун­дер­кин­дам двой­ки. Папи­ну род­ню я знал лишь по рас­ска­зам. С пяти лет папа уже был сиро­той и жил у сво­ей тети в Мин­ске. (…) Отец вое­вал, он слу­жил в вой­сках, дис­ло­ци­ро­ван­ных в Иране, и вер­нул­ся домой лишь в кон­це 1946 года. Он был мол­ча­ли­вым чело­ве­ком, мыс­ли­те­лем и поли­ти­ком. Он пре­крас­но пони­мал, что тво­рит­ся в стране. Еще до «вели­кой чист­ки» 1937 года он уже про­шел Лубян­ку и ссыл­ку, отто­го и был молчалив».

Иудэ?

Сво­ей при­над­леж­но­стью к нации, как отме­ча­ет Сол Шуль­ман в «Про­ме­на­де…», «пода­рив­шей миру Хри­ста и Эйн­штей­на, Спи­но­зу и Гейне, Колум­ба и Марк­са», он неимо­вер­но гор­дит­ся. Но то сего­дня. В юно­сти было ина­че. «Пре­крас­ное имя Соло­мон, дан­ное мне роди­те­ля­ми, я еще в школь­ные годы упор­но заме­нял на извоз­чи­чье – Сень­ка. Не биб­лей­ское Симе­он, а имен­но Сень­ка. «Сень­ка, тащи само­вар. Сень­ка, запря­гай лоша­дей». В тит­рах одно­го из ран­них сво­их филь­мов я спря­тал­ся под рус­ским псев­до­ни­мом – Аба­ка­нов. Сла­ва Богу, что сего­дня мне стыд­но об этом вспоминать…».

Анти­се­ми­тизм в Совет­ском Сою­зе встре­чал­ся частень­ко. Наш зем­ляк в наброс­ках к буду­щей кни­ге под услов­ным пока назва­ни­ем «Сказ­ки Соло­мо­на» пишет: «В нашей вели­кой мно­го­на­ци­о­наль­ной демо­кра­ти­че­ской дер­жа­ве еврей­ское про­ис­хож­де­ние нико­гда не при­вет­ство­ва­лось, так что «пло­хие» наци­о­наль­ные при­ме­си не толь­ко у поли­ти­че­ских вождей, но и у кино­звезд, как, напри­мер, у Эли­ны Быст­риц­кой, Татья­ны Самой­ло­вой и мно­гих дру­гих, замалчивались…».

Вме­сте с тем евре­ям (осо­бен­но во вре­мя страш­ных испы­та­ний, выпав­ших на годы вой­ны) мно­гие про­тя­ги­ва­ли руку помо­щи. Малень­кий Солик с сест­рой, мамой и тет­кой про­вел их в Буха­ре. Бла­го, кое-как выжи­ли – Нина Уфлянд была высо­ко­класс­ным док­то­ром! Вот одна, каза­лось бы, незна­чи­тель­ная, но весь­ма сим­во­лич­ная исто­рия из того пери­о­да. Поляк, зане­сен­ный непо­нят­но каким вет­ром в Узбе­ки­стан, про­да­вал там кон­фе­ты – запре­дель­ную меч­ту для «детей вой­ны». «Раз­но­цвет­ные петуш­ки, крас­ные звез­доч­ки, плос­кие сло­ни­ки дер­жа­лись на дере­вян­ных палоч­ках и сто­и­ли целое состо­я­ние», – гово­рит­ся еще в одном про­из­ве­де­нии Сола Шуль­ма­на «Баш­ня смер­ти». Поз­во­лить себе хоть одну такую сла­дость кур­ча­вый малыш никак не мог. «“Иудэ?” – спро­сил про­да­вец. Я мол­чал. «Про­ше», – ска­зал он и про­тя­нул голу­бо­го петуш­ка. Что-то уда­ри­ло меня в грудь, опро­ки­ну­ло и понес­ло. Это был пода­рок нище­му от нище­го, голод­но­му от голодного…».

В Боб­руйск герой мате­ри­а­ла с род­ней вер­ну­лись в кон­це 1944-го, сра­зу после его осво­бож­де­ния. Те годы для улич­ных маль­чи­ше­ских игр были ох каки­ми небез­опас­ны­ми. Одна­ко паца­ня­та (и Солик, само собой) про­дол­жа­ли бегать, ска­жем, в ту же Боб­руй­скую кре­пость. «Мы тас­ка­ли отту­да смер­то­нос­ные игруш­ки в дом, во двор, в шко­лу, носи­ли их в кар­ма­нах. Пом­ню, как-то мы с при­я­те­лем нашли бле­стя­щую метал­ли­че­скую штуч­ку с кулак вели­чи­ной. Мы игра­ли ею весь день, отби­рая друг у дру­га, под­бра­сы­вая, роняя, а вече­ром, когда пора было рас­хо­дить­ся по домам, при­я­тель швыр­нул ее в сте­ну сосед­не­го кир­пич­но­го сарая, где сто­я­ла чья-то коро­ва. Раз­дал­ся страш­ный взрыв, в стене сарая обра­зо­ва­лась огром­ная дыра, из кото­рой с ревом выско­чи­ла опо­ло­умев­шая коро­ва, кру­ша все на сво­ем пути. К сча­стью, никто не постра­дал. Как потом выяс­ни­лось, мы целый день игра­ли взры­ва­те­лем от како­го-то сверх­даль­но­бой­но­го снаряда…».

Космополит

В кон­це пяти­де­ся­тых годов уро­же­нец Боб­руй­ска полу­чил выс­шее инже­нер­ное обра­зо­ва­ние, стал рабо­тать в Мин­ске и даже читал «сопро­мат» в поли­тех­ни­че­ском. Одна­ко душа, види­мо, тре­бо­ва­ла ино­го. И Сол Шуль­ман посту­пил учить­ся во ВГИК. После рабо­ты над сту­ден­че­ским филь­мом «Сре­ди бело­го дня» его заме­ти­ли и одно­вре­мен­но при­гла­си­ли к себе Сер­гей Михал­ков на «Мос­фильм» и Вла­ди­мир Шней­де­ров на сту­дию науч­но-попу­ляр­ных филь­мов. Соло­мон выбрал второе.

Уже зани­ма­ясь «Аль­ма­на­хом кино­пу­те­ше­ствий», он объ­е­хал пол­ми­ра, был в самых труд­но­до­ступ­ных рай­о­нах зем­но­го шара. После, к сло­ву, дове­лось жить в раз­ных стра­нах: от Ита­лии и до США. Эта­кий буль­баш-кос­мо­по­лит! Вот как он сам рас­ска­зы­ва­ет о сво­ем стрем­ле­нии путе­ше­ство­вать: «Будучи сту­ден­том ВГИ­Ка, как-то сни­мал фильм на Пами­ре. Когда груп­па отды­ха­ла, сидел на бере­гу реки Пяндж и с тос­кой смот­рел на про­ти­во­по­лож­ный берег; там был дале­кий чужой мир – Афга­ни­стан. В несколь­ких мет­рах от меня над обры­вом усе­лась воро­на. Я взял каму­шек и бро­сил в нее. Воро­на посмот­ре­ла на меня круг­лым неми­га­ю­щим гла­зом и, пре­зри­тель­но карк­нув, взмах­ну­ла кры­лья­ми и пере­ле­те­ла в Афга­ни­стан. Я остол­бе­нел. Эти несколь­ко секунд воро­нье­го пере­ле­та под­ня­ли бурю в моей душе. На моих гла­зах про­изо­шло чудо. Рух­ну­ла непро­би­ва­е­мая сте­на. Воро­на ока­за­лась хозяй­кой мира, а я его рабом. Ей было напле­вать на выду­ман­ные чело­ве­ком гра­ни­цы, запре­ты, идео­ло­гии. В эту секун­ду я уже твер­до знал, что любой ценой вырвусь из раб­ства и уви­жу мир…».

Про­фес­си­о­наль­ная био­гра­фия тоже дела­ла кру­тые вира­жи. Про­за­ик, дра­ма­тург, кино­до­ку­мен­та­лист, режис­сер, фото­ху­дож­ник, исто­рик, фан­таст и даже… актер. Послед­нее, ско­рее все­го, про­изо­шло с лег­кой руки граж­дан­ской жены Татья­ны Самой­ло­вой – Сол Шуль­ман испол­нил глав­ную роль в худо­же­ствен­ном филь­ме «Гнев» по пье­се Эже­на Ионе­ско. И даже полу­чил за нее пре­мию на кино­фе­сти­ва­ле в Багдаде!

Мож­но было бы закон­чить мате­ри­ал изби­той фра­зой – мол, талант­ли­вый чело­век талант­лив во всем. Но я так делать не ста­ну. Ведь наш герой все же скон­цен­три­ро­вал­ся на глав­ном – том, что у него полу­ча­ет­ся луч­ше все­го – на писа­тель­стве (и не так важ­но, сце­на­рии это к филь­мам или кни­ги). Вот уж воис­ти­ну Соло­мо­но­во решение.

mogved.by