“Плевать на царей и все их манифесты”. Как за оскорбление Романовых попадали на скамью подсудимых

Фев­раль­ским вече­ром 1911 года Антон Ски­ба вошел в трак­тир, сел за свой люби­мый сто­лик — у даль­ней сте­ны — и зака­зал при­выч­ные пол­бу­тыл­ки вод­ки и круж­ку пива. Вечер обе­щал быть при­ят­ным. Одна­ко ожи­да­ния не оправ­да­лись: уже через час посто­вой горо­до­вой вел Анто­на Ски­бу по боб­руй­ским ули­цам в направ­ле­нии поли­цей­ской части. Герой нашей исто­рии был аре­сто­ван за оскорб­ле­ние особ цар­ству­ю­щей фами­лии, то есть совер­шил пре­ступ­ле­ние, преду­смот­рен­ное 103‑й ста­тьей Уго­лов­но­го Уложения.

Чего боя­лись наши пред­ки, жив­шие 100 – 200 лет назад, о чем меч­та­ли, какое пове­де­ние счи­та­ли предо­су­ди­тель­ным, в чем виде­ли уда­чу, кому зави­до­ва­ли и кому сочув­ство­ва­ли, на чем эко­но­ми­ли, какие ново­сти обсуж­да­ли за обе­ден­ным сто­лом и что при этом ели? В науч­ных тру­дах отве­тов на эти вопро­сы не дает­ся. Мы реши­ли посту­пить по-дру­го­му: наша глав­ная геро­и­ня — повсе­днев­ность, а глав­ный герой — обыч­ный, или безы­мян­ный чело­век. А помо­гут нам доку­мен­ты судеб­ных дел, хра­ня­щи­е­ся в Наци­о­наль­ном исто­ри­че­ском архи­ве Бела­ру­си. Ист­цы и ответ­чи­ки, пра­вые и вино­ва­тые тех дав­них судеб­ных раз­би­ра­тельств дав­но обре­ли веч­ный покой, но их поступ­ки и сло­ва про­дол­жа­ют жить. Запе­чат­лен­ные густы­ми чер­ни­ла­ми на плот­ной шеро­хо­ва­той бума­ге, они рас­ска­зы­ва­ют нам исто­рию стра­ны и ее граж­дан сквозь приз­му быто­вых забот и люд­ских стра­стей. Име­на и фами­лии дей­ству­ю­щих лиц, назва­ния насе­лен­ных пунк­тов, состав пре­ступ­ле­ния и при­го­вор суда дают­ся без изме­не­ний. Образ­ное опи­са­ние наме­ре­ний, чувств и мыс­лей геро­ев явля­ет­ся худо­же­ствен­ной интер­пре­та­ци­ей мате­ри­а­лов судеб­но­го дела. 

Сторож, критикующий Манифест

Антон Ски­ба рабо­тал сто­ро­жем в муж­ской гим­на­зии горо­да Боб­руй­ска. Шесть вече­ров в неде­лю он был занят на служ­бе, а на седь­мой обыч­но отды­хал в трак­ти­ре, при­над­ле­жа­щем Вале­рию Кур­бу­ту. Завсе­гда­таи трак­ти­ра тра­ди­ци­он­но зани­ма­ли одни и те же сто­ли­ки: Нико­лай Даш­ков­ский, водо­воз, садил­ся у окна, Вик­тор Тау­тар, поден­ный рабо­чий, рас­по­ла­гал­ся за сто­лом рядом со стен­ной нишей, в кото­рой сто­я­ла све­ча, Вла­ди­мир Осип­чук, кучер в шко­ле садо­вод­ства, обыч­но сидел за сто­лом у само­го входа.

Цен­траль­ные сто­ли­ки трак­ти­ра зани­ма­ли слу­чай­ные посе­ти­те­ли из мест­ных, а так­же гости горо­да и «про­чие при­ез­жие — празд­ные или по дело­вой надоб­но­сти». В тот вечер, о кото­ром пой­дет речь, в цен­тре зала сиде­ли двое незна­ком­цев в доро­гих шубах. Голо­са у них были гром­кие. «Так выпьем же за царя-осво­бо­ди­те­ля Алек­сандра II Рома­но­ва!» — вос­кли­цал один. «За него само­го и за его пере­до­вой, вели­ко­душ­ный, чудес­ный Мани­фест об отмене кре­пост­но­го пра­ва, кое­му нын­че 50 лет!» — под­хва­ты­вал дру­гой. Незна­ком­цы вста­ва­ли, под­ни­ма­ли рюм­ки и с надеж­дой обво­ди­ли гла­за­ми зал: кто при­со­еди­нит­ся к тосту? Но дру­гие посе­ти­те­ли трак­ти­ра под­дер­жи­вать тост в честь 50-лет­не­го юби­лея отме­ны кре­пост­но­го пра­ва не жела­ли — не вска­ки­ва­ли и рюм­ки не под­хва­ты­ва­ли: сиде­ли каж­дый на сво­ем месте, гля­дя перед собой.

В 1911 году празд­но­ва­ния по слу­чаю годов­щи­ны отме­ны кре­пост­но­го пра­ва про­хо­ди­ли повсе­мест­но. Анто­на Ски­бу они ужас­но раз­дра­жа­ли. Дождав­шись, когда незна­ком­цы вновь под­ни­мут рюм­ки, он пре­не­бре­жи­тель­но заметил:

— Было бы что праздновать.

— То есть как это?! — опе­ши­ли незна­ком­цы. — Отме­на кре­пост­но­го пра­ва — это про­грес­сив­но! Это гуман­но! Это… Кре­стьян­ство благодарно!..

— А вы сами из кре­стьян буде­те? — ядо­ви­то осве­до­мил­ся Антон. — Я вот из кре­стьян. Вырос под рас­ска­зы деда о том, как их сна­ча­ла зака­ба­ля­ли, а потом осво­бож­да­ли. Гю-юманно.

— Эй! Ты что это, с кри­ти­кой?! Не смей!

— Да уж посмел. Лад­но, дело дав­нее. Луч­ше выпьем. Пле­вать на царей и на все их манифесты.

— Это на кого тебе пле­вать?! — взре­ве­ли незна­ком­цы. — На Особ Цар­ству­ю­щей Фамилии?!

— Имен­но. Пле-вать! На всех сра­зу, на покой­ных и ныне здрав­ству­ю­щих, пото­му что и за Нико­ла­ем II греш­ки имеются.

— Так о госу­да­рях?! Про­учим его! — обра­ти­лись незна­ком­цы к окру­жа­ю­щим, но никто из завсе­гда­та­ев трак­ти­ра не дви­нул­ся с места.

Тогда один незна­ко­мец побе­жал за посто­вым горо­до­вым, а вто­рой остал­ся сто­ро­жить Анто­на Ски­бу. Доб­ро­воль­но взя­тую на себя обя­зан­ность он выпол­нял без рве­ния, ска­зал Анто­ну: «Дашь мне на пол­бу­тыл­ки вод­ки — отпу­щу». «Мне дешев­ле будет отси­деть», — хму­ро усмех­нул­ся Антон.

Горо­до­вой отвел Анто­на Ски­бу в часть, где об аре­стан­те «забы­ли» на 4 дня, оста­вив его почти без еды. Дело сто­ро­жа, «плю­ю­ще­го на царей», ста­ли раз­би­рать лишь на 5‑е сутки.

Судил Анто­на Ски­бу Мин­ский окруж­ной суд. 43-лет­не­го сто­ро­жа боб­руй­ской муж­ской гим­на­зии обви­ня­ли в про­из­не­се­нии оскор­би­тель­ных слов, направ­лен­ных про­тив чле­нов импе­ра­тор­ской фами­лии. К реше­нию подоб­ных дел при­сяж­ные засе­да­те­ли не привлекались.

«Гово­рил ли ты, что тебе „пле­вать на царей“?» — спра­ши­ва­ли Ски­бу судьи. «Может быть и гово­рил, — отве­чал Антон. — Я пил вод­ку, мало что пом­ню». Перед судья­ми он ста­рал­ся не вда­вать­ся в подроб­но­сти про­изо­шед­ше­го, ни сло­вом не упо­мя­нул о сво­ем раз­дра­же­нии по пово­ду празд­но­ва­ния юби­лея Мани­фе­ста и настой­чи­во про­во­дил мысль о том, что был пьян. Незна­ком­цев, обви­нив­ших Ски­бу «в оскорб­ле­нии царей» и при­влек­ших к нему вни­ма­ние горо­до­во­го, на суде не было. Иные сви­де­те­ли по делу (завсе­гда­таи трак­ти­ра) утвер­жда­ли, что из-за опья­не­ния почти ниче­го не помнят.

Суд при­знал Анто­на Ски­бу винов­ным. 3‑я часть ста­тьи 103 Уго­лов­но­го Уло­же­ния преду­смат­ри­ва­ла нака­за­ние винов­но­го аре­стом на срок от 1 дня до 6 меся­цев (в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств). Антон Ски­ба был заклю­чен под стра­жу на пол­то­ра месяца.

Крестьянин против государыни

Кре­стья­нин дерев­ни Хором­цы Ляс­ко­вич­ской воло­сти Яков Оме­лин женил­ся доволь­но позд­но — в 38 лет. Семей­ная жизнь понра­ви­лась ему с пер­во­го же дня, и спу­стя четы­ре года не поте­ря­ла сво­ей пре­ле­сти и оча­ро­ва­ния. Пере­пол­няв­шие Яко­ва чув­ства люб­ви к жене и доволь­ства жиз­нью тре­бо­ва­ли выхо­да и одна­жды изли­лись на окру­жа­ю­щих в не совсем под­хо­дя­щем для это­го месте: на сель­ском сходе.

Пер­вый в новом 1911 году сель­ский сход про­хо­дил в доме ста­ро­сты Гри­го­рия Сели­вер­сто­ва. Собра­лись, обсу­ди­ли насущ­ные вопро­сы, рас­пре­де­ли­ли рабо­ту, поспо­ри­ли — не без это­го, а потом при­ми­ри­лись и, перед тем как разой­тись, ста­ли читать бла­го­дар­ствен­ную молит­ву. Помо­лив­шись богу, ста­ли молить­ся за здра­вие вен­це­нос­ных особ. Неожи­дан­но для всех Яков Оме­лин сказал:

— За цари­цу я молить­ся не ста­ну! Что мне чужая цари­ца, если у меня есть своя цари­ца — жена. Моя Ната­лья весь­ма и весь­ма хоро­шая жен­щи­на, да она луч­ше вся­кой царицы!

— Ну, ты срав­нил! — крик­нул ему кто-то из крестьян.

— И срав­ни­вать нече­го! — ото­звал­ся Яков. — У моей Ната­льи коса до коле­на. Пла­тья ей к лицу. Боти­нок я столь­ко ей купил, что у цари­цы столь­ко нет.

— Цари­ца-то во двор­це живет, — сно­ва крик­ну­ли Якову.

— Сви­нья тоже свою бер­ло­гу двор­цом счи­та­ет, — отве­тил он. — А я нам с Ната­льей такой дом поста­вил, что он сто лет про­сто­ит. Да что вы при­ста­ли ко мне с этой цари­цей?! Гово­рю же: не нуж­на она мне. Да если бы мне дали эту цари­цу, я бы ее даже не…

— Оста­но­вись Яков! — стук­нул кула­ком по сто­лу староста.

Тем же вече­ром в дом к Оме­ли­ным наве­дал­ся поли­цей­ский при­став. Допра­ши­вал Яко­ва: «Ты выска­зы­вал­ся про­тив госу­да­ры­ни? Оскорб­лял сию вен­це­нос­ную осо­бу? Еще немно­го и поз­во­лил бы себе пло­щад­ную брань в ее адрес?»

Яков Оме­лин был аре­сто­ван и пред­стал перед Мин­ским окруж­ным судом. Его обви­ня­ли в «непри­лич­ной бра­ни, направ­лен­ной про­тив Госу­да­ры­ни Импе­ра­три­цы» (3‑я часть 103‑й ста­тьи Уго­лов­но­го Уло­же­ния), при­зна­ли винов­ным и осу­ди­ли на пол­то­ра меся­ца. Но на этом исто­рия влюб­лен­но­го кре­стья­ни­на не закончилась.

Выслу­шав при­го­вор суда, Яков Оме­лин и его защит­ник (имя адво­ка­та в доку­мен­тах не сохра­ни­лось) под­го­то­ви­ли апел­ля­ци­он­ный отзыв. Повтор­но дело об оскорб­ле­нии кре­стья­ни­ном госу­да­ры­ни рас­смат­ри­ва­лось Вилен­ской судеб­ной палатой.

«Что мы, соб­ствен­но гово­ря, име­ем? — вопро­шал судей защит­ник Оме­ли­на. — Чело­век любит свою жену, ста­вит ее выше всех дру­гих жен­щин, выше цари­цы. Но! Раз­бе­рем, что зна­чит для него сло­во „цари­ца“. Цари­ца для него — это некая абстракт­ная глав­ная жен­щи­на, пер­вая леди и про­чая, про­чая. Но не Госу­да­ры­ня, не Алек­сандра Федо­ров­на Рома­но­ва. Ее имя Яков Оме­лин ни разу не упо­мя­нул, а осу­ди­ли его имен­но за оскорб­ле­ние Госу­да­ры­ни. Так спра­вед­ли­во ли это?»

Вилен­ская судеб­ная пала­та нашла дово­ды защит­ни­ка весо­мы­ми, отме­ни­ла при­го­вор Мин­ской­го окруж­но­го суда, при­знав его неспра­вед­ли­вым, под­су­ди­мо­го Яко­ва Оме­ли­на оправ­да­ла и рас­по­ря­ди­лась отпу­стить кре­стья­ни­на на сво­бо­ду. Обра­до­ван­ный Яков поехал домой к жене.

tut.by