Марью все чаще и чаще сельчане стали видеть с синяками. Она стыд­ливо отворачивалась от любопытных взглядов и бормоча объясняла: «Не­уклюжая стала, упала…», «Зацепи­лась в подвале за полку…». Отгово­рок этих было много, но сельчане им верили мало, ведь издавна известна истина, что от людей на деревне не спрячешься. Все делали вид, что ве­рят, а между собой сочувствовали женщине, достоверно зная, что си­няки она носит от любимого, един­ственного сыночка Петечки.

Этот великовозрастный негодяй некогда подавал большие надежды, как математик. В школе учился прак­тически на одни пятерки, на олимпи­адах по математике первые места занимал не только в своей сельской школе, но и на области, и даже од­нажды из Минска с дипломом приехал. Гордились родители сыном, тем бо­лее, что он был их единственным светом в оконце — больше им Бог деток не дал, сказалась послеродо­вая горячка, от которой Марья еле оправилась. Родители делали все возможное, чтобы сын их получил образование и жил не где-нибудь, а в Минске. После школы Петр успешно сдал экзамены и стал студентом Бе­лорусского государственного универ­ситета. Учеба давалась ему легко, и не раз родители с гордостью показы­вали сельчанам благодарственные письма и грамоты, которые он при­возил из Минска. И женился удачно, на тихой, скромной девушке из ин­теллигентной семьи, родители кото­рой сразу же подарили молодым двухкомнатную квартиру. Даша ода­рила стариков внуками, и те изо всех сил старались помогать молодой се­мье. Сами лишнего никогда ничего ни купили — обходились минимумом. Все в Минск, все сыночку да внуча­там. Даша была к ним почтительна, и они платили ей тем же. Одно огорча­ло, что сын не баловал их своими ви­зитами, ссылаясь на занятость на работе. Передачи они ему передавали односельчанами, которые тоже устроились в Минске. Чуть позднее к этим огорчениям прибавилось еще одно — Петечка, приезжая домой, стал требовать от родителей бутыл­ку. А потом однажды появился на пороге с огромной сумкой:

— Все, предки, я к вам на ПМЖ.

— Что? — удивленно уставилась на него Марья.

— Эх, темнота, ПМЖ — это по­стоянное место жительства. С Дашкой мы разбежались, слишком уж она занудная стала. Буду пока жить у вас, а потом увидим.

Всю ночь не сомкнули старики глаз, а утром Марья, чтобы не уз­нал сын, побежала на автобус, что­бы из Бобруйска дозвониться до не­вестки и узнать, что за кошка меж­ду ними пробежала.

— Петя стал уходить в запои, — огорошила их Даша. — Он подзара­батывал тем,  что писал  конт­рольные по математике, курсовые, дипломные работы. Многие счита­ли своим долгом после удачной сдачи работ пригласить его в рес­торан. Вот так… — в трубке послы­шались всхлипывания.

— Доченька, так может не все так страшно, может, помиритесь, детки ведь у вас… — сглатывая слезы, спросила Марья.

— Нет. Я боюсь его. Он очень буй­ный, когда пьяный… Я терпела, сколько могла…

Марья не помнила, как добралась домой. Сердце сдавило железным обручем. Она никак не могла пове­рить, что ее сын, ее кровинушка, смысл всей ее с дедом жизни, вдруг встал на такой путь. Мужу на его вопросительный взгляд сказала:

— Не дозвонилась.

Первое время Петр старался держаться, практически не пил. Со­рвался на свадьбе у соседа. Дома устроил скандал. Утром, правда, просил прощение. Какое родитель­ское сердце не поверит в чистосер­дечное раскаяние кровинушки. Осо­бенно, если эта вера помогает жить. А потом он ушел жить в соседнюю деревню к женщине, кото­рая была значительно старше его. Теперь они пили вместе.

Он пришел под вечер. Родители начали собирать на стол.

— Не мельтешите! — оборвал их сын. — Я водку пришел забрать, вы то у меня трезвенники.

Драматическая деталь. Непью­щие старики действительно всегда держали в доме бутылку-другую: мало ли какая нужда! Сын о том знал. Но на этот раз случилась осечка — отец отдал «жидкую валюту» за то, что сосед взялся привезти им дров. Сыночек стал буянить, бить посуду, и мать была вынуждена дать ему денег на спиртное. А мужа от увиденного свалил инсульт. Че­рез несколько дней вся деревня проводила его в последний путь.

Петра за глаза начали называть отцеубийцей. Марья от горя все гла­за выплакала. А Петр, видя безза­щитность матери, начал к ней на­ведываться чуть ли не каждый день. Правда, руки не распускал. Потом вообще уехал в Россию на заработки. Марья вздохнула сво­бодно. Начала внучатам в Минск передачи передавать, пытаясь заг­ладить вину сына. Более трех лет не показывался он в деревне, а по­том объявился, худой, оборванный.

— Все, мама, больше не пью. Ты уж прости меня. Кругом виноват.

Она от радости не знала, куда его посадить, чем угостить. Начала ле­чить его кашель, кормила вкусно, сытно. А он возьми да и запей сно­ва. И все чаще Марья стала «па­дать», прикрывая стыдливо синяки.

Эту историю рассказала сельская учительница, которая некогда была классным руководителем Петра. Она сокрушенно качала головой: «Он ведь хороший мальчик был, послуш­ный, старательный. Кто бы мог по­думать, что превратится в зверя, на мать руку поднимет…»

Разговаривая с работниками право­охранительных органов, затронула данную тему, и они констатировали — сегодня это уже стало реали­ями нашего дня, когда сын подни­мает руку на людей, давших ему жизнь, когда родитель может зап­росто по пьяни лишить жизни свое­го отпрыска. И никто этому уже не удивляется. Отвыкли удивляться. Похоже, время постепенно приуча­ет нас спокойно воспринимать все то, от чего содрогаются и нормаль­ные граждане, и нормальное обще­ство. Телевидение, пресса изоби­луют сюжетами захвата заложни­ков, взрывами в общественных ме­стах. Профессия киллера сейчас, почитай, одна из престижных. А на такие «мелочи», как семейные кон­фликты с применением силы уже практически никак не реагируем — бытовуха. Именно это постепенно сталкивает нас в пропасть. Сте­пень нравственного падения в пос­леднее время приобрела невидан­ный доселе размах. Еще в 19 веке между близкими людьми обозначи­лись отношения, которые были на­званы двумя словами: «Отцы и дети». Но что там терзания турге­невских героев в одноименном ро­мане! Ныне такая пропасть обозна­чилась между поколениями, что впору впасть в оцепенение. Неува­жение, неприязнь — все это мело­чи. Животная ненависть — вот что зачастую определяет взаимоотно­шения родителей и детей. Сейчас уже никого не удивишь издеватель­ствами над родными людьми.

Несколько лет назад  в Бобруйске в районе Даманского в мусорном кон­тейнере нашли новорожденного. Как оказалось, таким образом от малы­ша решила избавиться мать, смыс­лом жизни которой в последние годы стало спиртное. Еще одна бобруйская мамаша своего новорожденного сына закопа­ла в навозе (об этом писали практически все СМИ РБ). Совсем «свеженький»  случай: 17 октября 2018 года в Бобруйске врачи скорой помощи нашли в кустах в частном секторе новорожденного мальчика.  Пьяный сын убил свою мать, которая не пошла одалживать для него деньги на спиртное. И таких сюжетов печальных, неподдающихся никакому здравому смыслу, на бобруйщине  можно найти множество. А если смотреть в панораме всей страны, то цифры весьма и весьма устрашающие…

Давайте посмотрим правде в гла­за: ныне правят бал наши худшие инстинкты, которые никем и ничем не обузданы. Ведь для того, чтобы убить мать или отца, своего ребен­ка, в том месте, где всевышний вмонтировал тот генетический пре­дохранитель, делающий невозмож­ным такой неподъемный грех ни при каких условиях, что-то должно было нарушиться, выйти из строя. Мы бросаем под ноги собственные души, а это страшнее всего.

Елена БЕГУНОВИЧ